Посвящение Геннадию Арефьеву (1934 - 1977)

9 июня исполняется 90 лет со дня рождения самого, может, лучшего севастопольского художника – Геннадия Александровича Арефьева.

Родители и все родственники были партийными работниками, поэтому по паспорту Геннадий Александрович – Энгельс, а его двоюродный брат – Маркс.

Будущий художник родился далеко от Севастополя, но именно наш город стал его второй родиной. В Магнитогорске Арефьев занимался в художественной студии. Педагог привез их в Крым, познакомил с Симферопольским художественным училищем.
Крым, море, солнце поразили Геннадия. Он закончил Симферопольское художественное училище и какое-то время поучился в Харьковском художественном институте. Но как художник сделал себя сам. Самообразование – книги, друзья, постоянные эксперименты с техникой и манерой письма – и невероятная любовь к творчеству сделали его самым интересным севастопольским художником, значение наследия которого трудно переоценить. Безусловно, масштаб личности Геннадия Арефьева выходит за рамки как Севастополя и Крыма, так и своего времени.
Этой публикацией мы открываем цикл «Посвящение Геннадию Арефьеву».
Жизнь художника оборвалась рано. Но за четырнадцать лет активного творчества он оставил нам такое разнообразие видов искусства, жанров, тем, техник, манер, что хватило бы на несколько жизней.
Как всякий большой художник, Геннадий Александрович внимательно всматривался в себя, размышлял о своем месте в искусстве. Его автопортреты – и живописные, и графические – часто исповедальны.
Если на ранних автопортретах 1960-х годов мы видим доверие к жизни, веру в свою счастливую звезду, то в 1970-е годы автопортреты обретают сложную образность. Как композиционную и тематическую – «Автопортрет с синей рюмкой», «Художник и краб», «Автопортрет с крабом», так и философскую направленность.
Раздумья о жизни и смерти, о том, «что остается людям» зримо читаются в эскизе автопортрета с черепом или в «Автопортрете со свечой». Болью, которую и мы ощущаем, полны автопортреты последнего года художника – 1976-го. В живописном автопортрете художник уже словно покинул нас: он сидит к нам спиной, а над морем его автопортрет в раме. Но красота живописи, глубина цвета, цитаты самых важных для него работ (мы видим череп, сушеную рыбу, синее море и тяжелое свинцовое небо уже написанных им картин) словно примиряют и самого художника, и нас с предчувствием близкого конца.


Графический портрет 1976-го года – как посмертная маска.


А самый последний графический автопортрет – конца 1976-го или начала 1977-го года – легкий набросок, где художник –выдумщик, мудрец и добрый, сердечный человек оборачивается к нам, словно прощаясь, и смотрит на нас спокойно и с достоинством.
А каким видели своего друга и коллегу севастопольские художники?
Павел Кузьмич Саушкин оставил нам и прижизненный шарж на художника, подчеркнув его человеческую суть нимбом, и, вероятно, уже посмертный портрет. На нем такое живое, такое теплое и приветливое лицо, словно только тогда и заметили коллеги эти замечательные качества.


Самым близким, практически стилизованным портретом Геннадия Александровича стал портрет работы его старшего друга – Зиновия Ивановича Филиппова. Так себя мог написать и сам художник – в окружении сетей, рыб, за простым дощатым столом, на фоне моря и сейнеров. А раз то, что любишь, рядом – то можно порадоваться вместе с другом. Арефьева и Филиппова многое связывало – и любовь к Балаклаве и творчеству А. Грина, и частое непонимание коллег.


Гриновским героем – капитаном Дюком – изобразил Геннадия Александровича в своем цикле «Посвящение Арефьеву» Игорь Шипилин. Уже не облик, а образ художника долго не оставлял Игоря – два года он воплощал фрагментами легенду севастопольской художественной жизни.


Всмотритесь в лицо Геннадия Александровича и обязательно пойдите к морю, ведь он так любил все, что с ним связано! Но об этом – в следующих публикациях и он лайн выставках.

Татьяна Сайгушкина